ТОХТА ПАРОВОЗ, ТОВАРИЩ АТАМАН!
Владислав Стржельчик на съемке казахского остерна
Олег Иванович Дзюба - журналист, кандидат филологических нуак.
СНИМАЛИСЬ мы как-то с Владиславом Стржельчиком на одной киностудии.
Результат, правда, для каждого выдался разным, но иного и ожидать было
странновато: веса мы с прославленным воплотителем образов генералов,
фельдмаршалов, императоров и прочих там конгрессменов были все-таки разного (и в
кино, и буквально, если в килограммах). Он, судя по комплекции, пребывал где-то
в полутяжелом, а я дальше легкого веса в то время не пошел.
Без кулачнобойских терминов здесь не обойтись, так как мимолетная
киностыковка столь разноплановых индивидуальностей осуществилась только
благодаря искусству хуков, апперкотов и нокдаунов, помноженных на местный
национальный киноколорит.
ЕВРОПЕЙСКИЙ ГОРОД АЛМА-АТА
Дело все в том, что тогдашняя Алма-Ата, числясь столицей Казахстана,
умудрялась оставаться городом очень даже европейским. Речь титульной
национальности можно было услышать разве что в театре, на рынке, по телевидению
да еще в кинотеатре "Ала-тау", где в гиблое для кинопроката полуденное
понедельничное время изредка крутили дублированные на казахский язык московские
киноленты. Редкие билеты на казахские просмотры покупали в основном гости из
дальних аулов, бесприютные парочки да студенты, забегавшие в кино посмеяться,
так как редкая подобная лента обходилась без комичных переводческих казусов.
Чего стоил хотя бы трагический изначально диалог Петьки Исаева и его комдива!
"Петька, патрон барма?" - кричал Чапаев, бешено строча из пулемета. "Бар,
Василий Иванович!" - откликался ординарец. "Петька, патрон барма?" - повторялся
вопрос через несколько экранных минут. "Жок, Василий Иванович!" - только и мог
вымолвить Исаев.
Это самое "жок" с прибавлением имени народного киногероя стало в конце концов
общеалма-атинской присказкой, предвосхитив более позднюю волну "чапаевских"
анекдотов.
А как было сдержать улыбку после появления на экране Юрия Никулина в
"Операции "Ы", дублер которого исполнял под гитарные аккорды: "Тохта, паровоз.
Колеса, тратыр!.."
Национального колорита не хватало также и в большом казахстанском спорте.
Тренеров футбольного "Кайрата" иной раз меняли за невнимание к поиску талантов
из числа коренной национальности, ставя в пример ташкентский "Пахтакор", где
узбекская доля хотя и уступала сходному параметру "Арарата" или тбилисского
"Динамо", но все же превосходила желанный процент любимой казахстанским
руководством команды.
Стоит ли после всего этого удивляться, что с появлением на казахстанском
спортолимпе боксерского чемпиона мира его срочно стали тянуть в кинозвезды!
Однажды на ступеньках в университет, в котором я постигал азы журналистики,
появился помреж с "Казахфильма" и принялся отслеживать необходимые для массовки
типажи.
На следующий день он завел нас в студию и приказал знакомиться со сценарием в
ожидании очереди на грим. Дети разных народов Казахстана сгрудились около
скамейки под пирамидальным тополем и с трепетом приникли к порядком замусоленным
страницам.
Мальчишке из рода чабанов (кочевавших по Заилийскому Ала-тау), на двадцати
примерно страницах полагалось постоянно быть битым, а затем еще на двадцати пяти
успешно колошматить других самому. Нокаут последнего по счету соперника ожидался
на чемпионате мира, куда героя поочередно не пропускали завистники, тренеры
неудачливых противников...
Интереснее сценария были заметки на его полях. Одна маргиналия рекомендовала
заменить негра на белого, так как нокаут выходца из угнетенного (как тогда
представлялось) американского меньшинства кто-то мог понять как скрытое
поощрение расизма в спорте.
Нашлось там и пояснение к сцене, ради которой нас притащили на студию.
Загулявший герой едва не вылетел из института. На последней черте комсомольская
организация успевала задержать его за хлястик и вернуть в стены альма-матер.
Далее следовал успешный экзамен по анатомии и физиологии, на котором герой
поражал профессоров, находя для каждой мышцы или кости поговорку из сокровищницы
народной мудрости, получал высший балл и радостно выбегал в коридор, где к нему
бросались с цветами исстрадавшиеся друзья и однокурсники, которых нам сегодня и
предстояло изображать. Возле описания сцены стояли веские слова красным
карандашом: "При формировании массовки учесть национальный момент". Я огляделся
по сторонам и убедился, что это замечание без внимания не осталось.
Сердитый помреж сообщил, что съемки откладываются на пару часов, так как
главный герой никак не прилетит с настоящих соревнований. Беспосадочных рейсов
из Москвы тогда было мало, вот его лайнер и застрял из-за грозы в каком-то
промежуточном аэрополустанке. Всем было приказано загримироваться, терпеливо
ждать и не слишком шататься по кинопавильонам.
БЕЛОГВАРДЕЕЦ ДУТОВ
Но нелетная погода длится не минутами, а часами, и терять их на изучение
терзаний юного боксера мне не хотелось. Сымитировав завязывание шнурка, я
выбился из сплоченных рядов массовочной интербригады и навострился уже юркнуть в
боковой коридор на отдаленный треск ружейной пальбы и лошадиного ржанья. Вдруг
впереди хлопнула дверь, породисто заскрипели сапоги, и смешливый женский голос
прокричал вослед неспешно удаляющимся шагам: "Владислав Игнатьевич, куда вы без
усов-то, без усов!"
Шаги стихли. Подняв голову, я увидел стройную, пусть даже и полноватую
фигуру, туго обтянутую френчем цвета хаки с Георгиевским крестом на груди. Лица
Георгиевского кавалера я разглядеть не успел, да и надобности в этом не было,
потому что миниатюрная моя однокурсница Зайтуна восторженно вскрикнула вслед
вернувшемуся в гримерную актеру: "Смотрите, это же Стржельчик!"
Низкопоклонством перед кинозвездами я не страдал, но известие о явлении на
"Казахфильме" ленинградской знаменитости было новостью поинтереснее боксерских
страстей. Вслед за однокурсницами я заглянул в щель и увидел приезжую звезду
вальяжно развалившейся в парикмахерском кресле в ожидании момента, когда
гримерша причешет по своему вкусу две стрелки усов.
- Он сегодня белогвардеец Дутов, - сказала всезнающая Зайтуна. - Ой, давайте
с ним сфотографируемся!
Наша восточная красавица не отличалась гаремной робостью, а поэтому тут же
перешла к делу. Постучав костяшками хрупких пальчиков по дымчатому стеклу,
Зайтуна дождалась в ответ раскатистого "Дааа-даа...", пошире приоткрыла дверь и
с непреклонной улыбкой спросила Стржельчика, развернувшегося в сторону девушки
на вертушке кресла: "Товарищ атаман, уделите нам себя на один снимок".
Стржельчик легко вскочил на ноги и, забыв про гримершу, порхнул к Зайтуне,
профессиональным жестом перехватив руку и стремительно поднеся ее к губам.
- Я рад бы, моя госпожа, - звучно вымолвил он проникновенным, хотя и
несколько усталым от жизни голосом генерала Май-Маевского из "Адъютанта его
превосходительства". - Рад бы, но не в этом же бандитском облике. И уж по
крайней мере без этих похабных усов... Разве что моя повелительница, - плавным
жестом любителя бальных танцев он указал на гримершу, терпеливо поджидавшую
финала его тирады, - потерпит с их наклейкой. Но она же ждать не захочет...
Женщина утвердительно кивнула и, властным жестом вернув знаменитость в
кресло, тут же наделила его верхнюю губу густыми штрихами образа зловещего
атамана.
Знаменитый казахский актер и режиссер Шакен Айманов, заманивший Стржельчика
на главную "минусовую" роль в боевике про покушение чекистов на белого казачьего
вождя, славился в те годы своим исполнением роли Петруччо в шекспировском
"Укрощении строптивой" и властным, прямо-таки ханским характером на съемочной
площадке. Мимолетное исчезновение внекатегорийной звезды, не устоявшей перед
чарами юных прелестниц, грозило легкой павильонной бурей. Владислава
Игнатьевича, однако же, подобные прогнозы кинопогоды мало тревожили.
СРЕДИ НАРОДА
- Дальше ступенек не уйдем, - звучно пообещал он и отправился вместе с нами
из бетонной сырости студии на веселенькое осеннее солнышко.
Газетной страницы не хватит, чтобы пересказать монолог, обрушенный
Стржельчиком на трепетно внимающих слушательниц. Из Парижа он перепрыгивал в
Нью-Йорк, а затем возвращался в Алма-Ату, сетуя на нехватку национального
колорита. От своего Наполеона он перебросил мостик к Наполеону Мэла Феррера в
только появившемся на экране бондарчуковском "Ватерлоо".
- Сергей, конечно же, хотел снимать меня, но эти американцы... да и наш
театр, ах, вы не знаете Товстоногова, великий режиссер, он так мне и сказал: не
хватит ли тебе, Владислав, изображать разжалованных тиранов, сыграй хоть
несколько раз нормальных людей... Нормальных людей, - повторял Стржельчик,
трагически вскинув брови. - Нормальных. И тут же предложил мне Репетилова. Роль,
конечно, прекрасная и так мне удалась, вы бы знали, как меня кое-кто из наших
после нее возненавидел... кто... какая разница... в театрах хуже, чем в
джунглях. Только что же в ней нормального, в этой роли. Хорошо было Лоренсу в
конце жизни! Ради него ставили спектакли в разных странах, он играл только
главные роли и только по контракту, мог обходиться и без месткома, и без
коллективных читок... Какому Лоренсу? Оливье, конечно!..
- А вы не знаете, почему он развелся с Вивьен Ли?- заинтересованно спросила
Зайтуна. - У них даже номер на автомобилях был свой собственный из первых букв
имен...
Стржельчик гулко кашлянул:
- Понимаете, дорогая, мы с Лоренсом не просто коллеги, мы, можно сказать,
друзья, но все же не до такой степени, чтобы расспрашивать друг друга о
разводах. Это как бы, по вашему мнению, выглядело? Прилетаю я с театром в
Лондон, в первом же антракте врывается в гримуборную ко мне Оливье. Я в гриме,
он в трансе. Я ему, ну что, брат Лоренс, а он мне - да ничего, брат Владислав...
Номер на машине... да был номер, она до последних дней с ним не расставалась.
Помню, черный такой автомобиль, мое хобби, между прочим, как раз
автомобили!..
В ту пору подобное хобби было доступно разве что закавказским подпольным
миллионерам и Леониду Ильичу, так что интерес массовки к роскошному собеседнику
воспарил до наивысших параметров. Увы, про автоконюшню Стржельчика ничего
пикантного нам выведать не удалось, так как из дверей показался мрачный Шакен
Айманов и властно помахал смуглой рукой.
- Иду, Шакен, - воскликнул Стржельчик. - Ты же понимаешь, студенты, святой
народ, как с ними не поговорить!
- Осветители там что-то пережгли, сейчас аппаратуру из другого павильона
катят, - сказал Айманов. - Так что бросай своих студенток и айда пиво пить!
- Пиво, - не без восторга воскликнул Стржельчик. - У вас отличное пиво в
Алма-Ате. Но в этом виде?..
- Стерпят, - спокойно ответил Айманов. - Только учти - потом до конца эпизода
гоним съемку без остановок.
...Вслед за ними мы отправились за ворота на призывное журчание горной
речушки, по бережку которой кучковались разнорасовые алма-атинские любители пива
с кружками янтарного зелья в руках. Маскарадные атаманы, увешанные дюжинами
фальшивых орденов, широким народным массам тогда еще не приелись, так что
появление вальяжного царского генерала с "Георгием" на кителе заметно
взбудоражило сограждан Стржельчика по великой стране. Некий подпитой гражданин
вскочил на ноги и рявкнул то ли в шутку, то ли кое в чем и всерьез:
- Здравия желаем, ваше превосходительство!..
Актер величественно оглянулся на верноподданного поклонника и звучно
произнес:
- Вольно, голубчик, наше время еще не пришло!
Собеседник возмущенно махнул недоглоданным лещем в сторону окружающей
действительности.
- Да разве ж с нашей братией чего путного дождешься?
Стржельчик принял из аймановских рук запотевшую кружку, оценил пивную
общественность ледяным атаманским взором и хладнокровно изрек:
- Земляков не выбирают, перевоспитывают!.. Так что ваше здоровье,
господа!
Публика одобрительно зашумела и пошла чокаться, а один особо
расчувствовавшийся мужичок выудил из авоськи вяленую рыбину и поднес "товарищу
атаману" в знак всенародного почета и уважения.
...Шакен Айманов умер еще до выхода "Конца атамана" на экраны, а четверть
века спустя не стало и Владислава Стржельчика. Он всю жизнь играл выходцев из
прошлого. Да и сам воспринимался как чудом уцелевший в современности посланец
мифических времен, когда статность осанки и приятность манер не постигались
наскоро в дипакадемиях перед затяжными командировками за границу, а были
свойственны каждому, кто отмучил гимназический курс, не замахиваясь даже на
университет.
Потом колесо истории провернулось, и старорежимный по всем своим данным актер
стал под конец жизни олицетворением совсем другого века, который теперь многим
мнится истинно золотым. Его лучшие фильмы пришли из годов, памятных ныне пивом
за двадцать две копейки, водкой по три шестьдесят две, "мишкой косолапым" по три
рубля за килограмм. Ни у кого теперь не дрогнет сердце при упоминании о великих
стройках. БАМ и многокилометровые плотины вызывают не гордость, а дрожь за
бесцельно растраченные силы и миллиарды.
Вот и получилось, что атаман и впрямь был в чем-то товарищем, а товарищ не
так уж далеко ушел от атамана. Но время мчит, не разбирая правых и
виноватых.
..."Тохта, паровоз. Колеса, тратыр!.." И дальше уже по-русски: "Кондуктор,
нажми на тормоза!"А с национальным колоритом в Алма-Ате теперь все в порядке.